Вторая модель [= Вторая разновидность] - Филип Дик

Когда было применено такого рода оружие, война уже не могла дольше продолжаться. А сейчас, может быть, она уже и закончилась.

Быть может, он и идет, чтобы услышать это известие. Быть может, азиаты решили выбросить белое полотенце. Очень плохо, что для того, чтобы решиться на это, им потребовалось столько времени. Шесть лет!!! Очень длительный период для подобной войны, для тех способов, с помощью которых она велась.

Автоматические диски возмездия, вращающиеся повсюду между Европой и Азией, сотни тысяч их. Кристаллы, зараженные бактериями. Азиатские управляемые ракеты, со свистом обрушивающиеся города Америки. Бомбы… И вот теперь — эти «когти»!

«Когти» вовсе не были похожи на другие виды оружия. Они были… живыми практически с любой точки зрения, независимо от того, хотело ли признавать это правительство или нет. Они не были машинами. Они были живыми предметами, вращающимися, ползающими, вылезающими неожиданно из руин. Они стряхивали с себя пепел и стрелой устремлялись к человеку, взбирались на него, стараясь дотянуться до горла. Именно для этого они и были сконструированы. Это было их работой.

И они делали ее отлично! Особенно попозже, когда стали появляться новые конструкции и модификации. Теперь уже сами себя и ремонтировали. С этого момента они стали существовать сами по себе. Радиационные браслеты защищали от них американские войска, но стоило человеку потерять такой браслет, как тут же становился легкой добычей этих тварей, не зависимо от того, в какую форму был одет. А далеко внизу, под поверхностью земли, автоматические заводы штамповали этих тварей. Люди старались держаться подальше от этого производства — это было слишком рискованным.

И поэтому производство было предоставлено самому себе. И, казалось, оно прекрасно функционирует. Новые модификации были более быстрыми, более сложными и более эффективными в бою. Да, именно, более эффективными!

По-видимому, благодаря им великий американский народ и выиграл войну.

Хендрикс закурил сигарету. Пейзаж удручающе действовал ему на нервы. Ничего, кроме пепелищ и развалин. Ему казалось, что он один, единственное живое существо во всем окружающем мире. Справа от него высились руины города — несколько стен и горы обломков. Он отшвырнул погасшую спичку и прибавил шагу. Внезапно Хендрикс остановился, вскинул винтовку и направился всем телом. Какое-то мгновение это напоминало…

Из под остова разрушенного дома появилось что-то. Какая-то фигура довольно медленно направилась к нему, нерешительно делая короткие шаги.

Хендрикс остановился.

— Стой!

И мальчик остановился. Хендрикс опустил винтовку, малыш стоял молча и внимательно рассматривал взрослого. Он был маленький, на вид — от силы лет восемь. Правда, сейчас возраст было очень трудно определить. Большинство детей, которые остались в живых, остановились в своем росте. На мальчике был синий свитер, запачканный грязью, и короткие штанишки. У него были длинные, спутанные, каштановые волосы. Они свисали ему на лицо, спускались вокруг ушей. В руках он что-то держал.

Что это у тебя? — резко спросил Хендрикс.

Мальчик протянул руки. Это была игрушка — маленький плюшевый медвежонок. Мальчик смотрел прямо на взрослого и выражение его больших глаз заставило сжаться сердце майора.

— Мне не нужна твоя игрушка, сынок. Оставь ее у себя.

Мальчик вновь крепко обнял свою драгоценность.

Где ты живешь? — поинтересовался Хендрикс.

— Там.

— В развалинах?

— Да.

— Под землей?

— Да.

— Сколько вас там?

— Сколько вас… сколько?

— Я спрашиваю, сколько вас там живет? У вас большой поселок?

Мальчик ничего не ответил. И Хендрикс нахмурился.

— Но ты же здесь не один, сам по себе?

Мальчик кивнул.

— Чем вы живете?

— Там есть еда.

— Какого рода еда?

— Всякая.

Хендрикс внимательно посмотрел на малыша.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Тринадцать.

Это было не возможно. Но в самом ли деле?

Мальчик был худым, да и несколько подзадержался в росте. И, вероятнее всего, он был стерилен. Неудивительно, что он такой маленький. Его ручки и ножки были как палки для чистки труб — шишковатые и худые. Хендрикс дотронулся до руки мальчика. Кожа была сухой и шершавой — вероятно, тоже результат радиации. Он нагнулся и посмотрел ребенку в лицо. На него смотрели пустые и темные глаза.

— Ты слепой? — с содроганием спросил Хендрикс.

— Нет. Кое-что я вижу.

— Но как тебе удается избегать «когтей»?

— Когтей?

— Ну, этих круглых металлических штуковин, которые бегают и зарываются в землю.

— Не понимаю.

Возможно, поблизости «когтей» не было. Довольно большие пространства были свободны от них. Механизмы собирались большей частью вокруг бункеров, которые были полны людей. Эти роботы были спроектированы так, чтобы чувствовать тепло — тепло живых существ.

— Тебе повезло, приятель, — выпрямившись, сказал Хендрикс. — Ну? Куда же ты идешь?

— Можно мне пойти с вами, сэр?

— Со мной? — Хендрикс сложил руки на груди. — Но мне предстоит долгий путь. Много миль. И я должен спешить. — Он взглянул на часы. — Я должен добраться до цели засветло.

— Мне бы очень хотелось пойти с вами, сэр.

Хендрикс порылся в ранце.

— Не стоит идти со мной, малыш. Вот, возьми. — С этими словами он протянул ребенку пару консервных банок. — Бери их и возвращайся к себе. О'кей?

Мальчик ничего не сказал.

— Я буду возвращаться по этой же дороге. Через день, а, может быть, через два. Если ты в это время будешь где-то здесь, вот тогда ты сможешь пойти со мной. Ну, договорились?

— Мне бы хотелось пойти с вами сейчас.

— Путь у меня очень труден.

— Но я не боюсь идти пешком.

Хендрикс неловко начал переминаться с ноги на ногу. Двое бредущих людей — очень хорошая мишень. И с мальчишкой придется к тому же идти гораздо медленнее. Но если он будет возвращаться к себе другим путем? Что тогда? И если на самом деле этот мальчик совершенно один…

— О'кей! Пойдем вместе, малыш.

5

Хендрикс шел широким шагом, но мальчишка не отставал от него, прижимая к себе медвежонка.

— Как тебя зовут? — спросил немного погодя майор.

— Дэвид. Дэвид Эдвард Дерринг.

— Дэвид? Что… что же случилось с твоими матерью и отцом?

— Они умерли.

— Как?

— Во время взрыва.

— Когда это случилось?

— Шесть лет назад.

Хендрикс сбавил шаг.

— И ты все эти шесть лет был один?

— Нет. Я некоторое время был с другими людьми, но они потом ушли.

— И с тех пор ты один?

— Да.

Хендрикс посмотрел на мальчика. Он был каким-то странным. Говорил очень мало. Но, возможно, такими они и были, дети, которые смогли выжить среди этого ужаса. Тихими. Стойкими. Какой-то странным фатализм владел ими. Для них не было ничего неожиданного. Они могли перенести все, что угодно. Теперь уже не было никакого нормального, никакого естественного хода событий, как морально, так и физически, который был бы неожиданнен для них. Обычаи, привычки, все эти определяющие силы обучения исчезли. Остался только один грубый опыт.

— Я не иду слишком быстро для тебя, малыш? — участливо поинтересовался Хендрикс.

— Нет.

— Как же тебе удалось меня увидеть?

— Я ждал.

— Ждал? — Хендрикс был озадачен. — Что же ты ждал?

— Поймать что-нибудь.

— Какого рода что-нибудь?

— Что-нибудь, что можно было бы съесть.

— О! — Хендрикс печально сжал губы. Тринадцатилетний мальчик, живущий на крысах, сусликах и наполовину сгнивших консервах. В какой-нибудь дыре под развалинами города, полного очагов радиации и «когтей», с азиатскими пикирующими минами над головой…

— Куда мы идем? — спросил внезапно Дэвид.

— В азиатские окопы.

— К азиатам? — В голосе мальчика пробудился интерес.

— Да к нашим врагам. К тем людям, которые начали эту войну и первыми применили атомные бомбы. Помни, что они первыми заварили эту кашу.

Мальчик кивнул. На его лице не было никакого выражения.

— Я — американец, — гордо сказал Хендрикс.

Но мальчик промолчал.

Так они и шли, вдвоем. Хендрикс чуть впереди, мальчик за ним, прижимая к груди свою игрушку.

Около четырех часов дня они сделали привал, чтобы пообедать. Хендрикс развел костер в углублении между бетонными плитами. Он повыковыривал, где можно, сухую траву, насобирал кучу сухих веток. Азиатские окопы были уже недалеко. Вокруг было то, что некогда было длинной долиной — сотни акров фруктовых деревьев и виноградников. Теперь здесь уже ничего не осталось, кроме нескольких голых пней и гор, которые где-то вдали, на горизонте, и туч. Остатки домов и того, что когда-то было дорогой.